|
|
Питер Малкин, агент Мосада, схвативший Адольфа Эйхмана на темной улице Буэнос-Айреса в 1960 году, скончался в Нью-Йорке. В газетах указывают его возраст – 77 лет. Тут не все ясно, потому что ранее, в том числе и сам Малкин, называли годы рождения другие – 1929 и 1931. Как указывают газеты,
он служил в израильской разведке 27 лет и был мастером перевоплощений и боевых искусств.
Мне посчастливилось несколько раз встречаться с Малкиным в Нью-Йорке и Вашингтоне и интервьюировать его для «Нового русского слова» и телевидения. Двухстраничный материал на основе моей беседы с ним был опубликован в НРС 19 сентября 1997 года. Я его перечитал после сообщения о смерти Малкина. И полагаю, что отдельные фрагменты могут представлять интерес и для сегодняшнего читателя.
Малкин протрубил на тайном фронте полжизни, выполнив, как он утверждал, тысячи заданий. И не убил ни одного человека. Зато снабдил свое правительство важнейшими сведениями. В книге Дэна Равива и Йосси Мельмана «Каждый шпион – герой» (1990) Малкин упоминается дважды как некий Цви
Мальчин (Мильчман), «который позднее стал писателем под псевдонимом Петер Манн».
Среди его самых громких подвигов – операция по получению списка бывших нацистов-ядерщиков, работавших в Египте. Как рассказывал Малкин, ему пришлось однажды спрятаться под столом во время встречи арабских ученых и официальных лиц. Его арестовывали раз сорок, и каждый раз он выходил сухим из воды.
Этот крепкий, кряжистый человек в общении был эмоционален, весел, порывист, но любил наводить тень на плетень. Наверное, это профессиональное качество для разведчика, «неуловимого Джо», призванного иметь тысячу лиц и биографий и быстро исчезать из памяти. Неясно, когда родился. Неясно, где родился. По ряду источников – в британской Палестине. Мне же он сказал, что в польской деревне Жолкивка. По его словам, ему вместе с родителями и братом удалось бежать от нацистов в Палестину. А вот старшая сестра Фрума и другие родственники были убиты в концлагерях. В
книге «Эйхман в моих руках», написанной им в соавторстве с американским литератором Харри Стайном, Малкин вспоминает, как стал активистом Хаганы, еврейского движения Сопротивления,
участвовал в Войне за независимость Израиля, как позднее поступил на службу в израильскую разведку, специализируясь на вскрывании сейфов и взрывчатке.
В 1957 году израильтянам удалось выяснить, что следы Эйхмана ведут в Аргентину. Этот палач евреев, лично отвечавший перед нацистским руководством за транспортировку миллионов невинных жертв в концлагеря, скрылся от возмездия сразу после войны, как и тысячи других военных преступников. Глава Мосада Иссер Харель отправил группу израильских коммандос, включая Малкина, в Аргентину, поставив задачу схватить Эйхмана и любым способом вывезти его в Израиль.
В 1960 году семерка агентов прибыла в Буэнос-Айрес, сняла виллу в тихом районе и стала следить за Эйхманом, который вел чинную, тихую жизнь в пригороде Сан-Фернандо под именем Рикардо Клемента. Проследив каждодневный маршрут Эйхмана, агенты подстерегли его вечером на автобусной остановке. Малкин подошел к нему и сказал: «Un momentito, senor» (минуточку, сэр). После чего крепкой клешней тренированного бойца схватил его и повалил на землю.
Помню, во время визита к Малкину в его небольшую квартиру в Нью-Йорке я попросил его продемонстрировать мне прием, которым он в долю секунды уложил 55-летнего Эйхмана на землю. Озорно сверкнув глазами, Малкин пошел прямо на меня, быстро толкнул рукой в плечо, в мгновение развернул меня на 90 градусов и обхватил шею железным нельсоном. «Спасибо, достаточно», –
сказал я, потирая шею.
Малкин десять дней не отходил от Эйхмана, спрятанного в арендованном агентами доме. А когда с официальным визитом в Аргентину на пышное празднование 150-летия этой страны прибыл видный дипломат Абба Эбан (позднее министр иностраных дел Израиля), была осуществлена неслыханно
дерзкая операция по вывозу пленника. Его накачали наркотиками, одели в форму пилота авиакомпании «Эль-Аль» и будто пьяного повезли в аэропорт. Всполошившаяся семья Эйхмана и примерно три сотни местных нацистов с момента странного исчезновения искали пропавшего по моргам и больницам и
догадались, что следовало бы проверить отлетавший правительственный израильский самолет, но опоздали на полчаса. Самолет уже взлетел. Позднее аргентинские пограничники сокрушались: как, мол, не прониклись подозрениями, когда увидели вдрызг пьяного израильского пилота, которого под ручки вели коллеги. Ведь евреи никогда вусмерть не напиваются! Аргентина тогда закатила скандал, порвала дипломатические отношения с Израилем, ООН для вида пожурила Израиль, евреи всего мира плясали от радости фрейлехс.
В Израиле Эйхмана судили, и во второй раз после Нюрнберга мир содрогнулся от кошмарных свидетельств злодеяний, которые прозвучали на процессе, продолжавшемся четыре месяца. Еще четыре месяца после этого совещались трое судей трибунала. 10 декабря 1961 года они вынесли вердикт: бывший оберштурмфюрер СС Адольф Эйхман виновен по всем пунктам обвинения в преступлениях против гуманизма и еврейского народа. 31 мая 1962 года он был повешен – единственный преступник, когда-либо казненный в государстве Израиль. Его тело кремировали, а прах развеяли над Средиземным морем.
В переполненном зале суда находился и Малкин. В своей книге он с волнением описывает, как на мгновение встретился глазами с подсудимым, помещенным в стеклянный бокс посреди зала суда. Эйхман узнал его. «Кроме подсудимого, – пишет Малкин, – ни одна живая душа не имела ни малейшего представления, кто я и что меня связывает с Эйхманом». Связанный обетом молчания, даже
своей матери Питер смог сказать об Эйхмане лишь когда она умирала, в 1967 году. Сказал, что отомстил за свою сестру Фруму и троих ее детей, погибших в концлагере.
В 1976 году Малкин ушел на пенсию с поста главы оперативного отдела Мосада. Ему пришлось изрядно попотеть, объясняя потенциальным работодателям загадочный пробел в рабочем резюме продолжительностью в 27 лет. Ничего связного он рассказать не мог из-за обязательства хранить
государственную тайну. Малкин перебрался в Нью-Йорк и решил посвятить себя всецело живописи и литературному труду.
Тогда, в 1997 году, я попал в гости к Малкину, в его квартиру на Ист 30-х улицах Манхэттена (точнее адрес мне велено было не называть) благодаря протекции его близкого друга, врача Пинкаса Лебовица, который и сейчас практикует. Малкин был рассекречен к тому моменту, но не сильно искал публичности.
В ходе очень дружеской, абсолютно неформальной беседы он показывал свои картины и рисунки. Их было множество. Я и сейчас затрудняюсь определить стиль – что-то очень яркое, наивное, мощное, напоминающее одновременно Шагала, Пикассо и Пиросмани. Через несколько лет корреспондент «Нью-Йорк таймс» Ральф Блументал, посетивший ту же квартиру, заметил хозяину, что его стиль напоминает Жоржа Руо (французский художник-фовист). Но Малкин сказал, что, начиная заниматься живописью, не имел ни малейшего представления ни о Руо, ни о фовистах, а вдохновлялся витражами,
увиденными в аргентинских церквях. У Малкина прошли в разных странах несколько выставок, выпущены каталоги его картин и рисунков.
В будничной белой футболке, с всклокоченными прядями седых волос на огромном, почти лысом черепе, он явно тогда завелся на любимой теме, отвечая на мои вопросы. Схватил полотно в металлической рамке из стопки картин, составленных в углу. И острым уголком рамки случайно задел себе переносицу. Полилась кровь. Врач Лебовиц спас ситуацию с помощью салфеток. Они быстро напитывались кровью и отправлялись в мусорное ведро. А Малкин только извинительно улыбался. На фото можно разглядеть темную точку у переносицы.
Вот фрагменты тогдашней нашей беседы.
– С высоты прожитых лет можете ли вы сказать, что удовлетворены карьерой?
– Я счастлив, что помог своей стране. Война разведок – война мозгов, а вовсе не пиф-паф, не шпионская беготня с браунингами. В разведке нужно все время действовать лучше, чем противник, но не намного лучше, а чуть-чуть. Я уяснил: лучшее – враг хорошего.
– Почему вы ушли в отставку?
– Я очень устал. И потом – сильно невзлюбил своего нового шефа-генерала. Да и он меня не жаловал. Начальство раздражает, когда ты слишком много на себя берешь, своевольничаешь. Я, конечно, никогда не выходил за рамки заданий, которые, между прочим, санкционировал своей подписью
премьер-министр. Я вообще недолюбливаю генералов, у них мозги недостаточно гибкие. Они привыкли отдавать приказы. А в разведке все надо просчитывать до мелочей, прогнозировать ответные действия противника. Нельзя оставлять следы, любая улика может провалить тщательно продуманную операцию.
– Бытует мнение, что израильская разведка – одна из лучших в мире, если не лучшая...
– Не верьте, когда так говорят. Лучшая разведка мира?! Чепуха. Это как с врачами. Есть хорошие врачи, допустим, в Испании, Израиле, США. Но разве можно сказать, что в какой-то одной стране все врачи – лучшие в мире. Нет же! Важно также, какой силы враг тебе противостоит. Нам противостояли
арабы. И вопрос всегда был один – жизнь или смерть.
– Какую операцию вы считаете для себя самой важной в жизни – поимку Эйхмана или что-либо еще?
– Захват Эйхмана – моральная акция. Мы действовали не из жажды мщения. Палача евреев нужно было предать правосудию в еврейском государстве. Мы должны были доставить в суд человека, ответственного за «окончательное решение» еврейской проблемы, то есть за гибель шести миллионов человек. Ему было всего 55 лет, когда мы его поймали. Пришлось для этого нарушить законы другой страны.
– Можете ли вы быть столь же конкретным в описании других операций, которыми гордитесь?
– Я могу сказать, что доставил своей стране много ценной информации. Я проникал в военные штабы и научные лаборатории во многих странах. Когда израильских спортсменов расстреляли на Олимпийских играх в Мюнхене, я должен был узнать, кто это сделал. Мы наказали убийц.
– Вас когда-нибудь ловили с поличным?
– Никогда.
– Почему? Везло? Или вы были столь осторожны?
– Я никогда не оставлял улик и все тщательно продумывал. Посмотрите на меня. Я улыбаюсь. Я не похож на шпиона, правда? Меня задерживали, а я говорил: смотрите, я же художник, нормальный, мирный человек, приехал сюда на этюды. Я люблю людей и не воспринимаю их как врагов...
– Какие приемы вы чаще всего использовали для получения информации?
– Все, что могло помочь в получении информации. Фотосъемка, подслушивание, чтение прессы. Кстати, 80 процентов разведывательной информации вычитывается из газет.
– Ваши дети гордятся своим отцом?
– Спросите их. Я думаю, они считают своего отца сумасшедшим.
– А вы рассказывали супруге о ваших деяниях на благо родины?
– Нет. Она, в общем, знала, чем я занимался, но лишних вопросов не задавала.
– У вас есть воинское звание? Кто вы – полковник, генерал?
– Нет, я гражданское лицо. В Израиле разведчики – гражданские лица. Но если проводить аналогию с армией, то я – генерал.
– Сколько языков вы знаете?
– Английский, французский, немецкий, иврит, идиш, арабский.
– Охота за бывшими нацистами продолжается. Под суд отдают глубоких стариков – немощных, больных. Вам их не жалко?
Они убивали ни в чем не повинных людей. Какое значение имеет их возраст?! Они же не спрашивали возраст своих жертв. И какой возрастной ценз гуманности вы предлагаете для них установить – 80, 85 лет? Они совершили страшные преступления против человечества и должны за них отвечать, независимо от срока давности. Помню, Эйхман мне сказал: «Я солдат, и вы – солдат». Я не согласился: «Вы не солдат, солдаты воюют на фронте, и противник имеет оружие, это схватка на равных. Вы же убивали маленьких детей, женщин, стариков».
После той очень памятной для меня встречи я приезжал к Малкину домой еще раз дней через десять – уточнить детали и взять фотографии для статьи. В компанию ко мне напросился мой друг, бывший одессит и советский военный моряк, а ныне работник мирного американского атома и житель Нью-Джерси Геннадий Шварцман. Гена, человек очень совестливый, эмоциональный, кипящий гневом на врагов евреев, как давних, так и нынешних, и давно боготворящий Малкина за его аргентинский подвиг, был счастлив, попав к кумиру в дом. И когда тот подарил ему свою книжку, Гена в порыве чувств схватил его руку и поцеловал.
В 2000 году Малкина пригласили на презентацию монумента выдающегося скульптора Михаила Шемякина «Праведники мира» в резиденции российского посла в Вашингтоне Юрия Ушакова. Экс-агент принял участие в пресс-конференции, а затем мы с ним побеседовали еще раз. Малкин сказал,
что несколько раз «по службе» побывал в России, но в обстоятельства своих визитов не вдавался.
Последние годы жизни Малкин жил в Нью-Йорке. «Он исключительно талантливый художник, – говорил о нем его друг, окружной прокурор Манхэттена Роберт Моргентау. – Причем занимался творчеством в исключительно трудных и неблагоприятных обстоятельствах». Мне Малкин говорил, что часто консультировал Моргентау по вопросам безопасности Нью-Йорка. А Блюментал в своей статье о Малкине приводит интересный эпизод их сотрудничества. В конце 70-х Моргентау расследовал обвинения в адрес двух агентов ЦРУ, Фрэнка Терпила и Эдвина Уилсона, которых подозревали в продаже оружия и взрывчатки ливийцам и угандийцам. Не добившись эффективной помощи в Лэнгли, прокурор обратился за содействием в Мосад. Его вывели на Малкина, и тот, по словам Моргентау, «очень, очень помог». Позднее двух этих агентов признали виновными, но Терпил сбежал в Сирию, а затем на Кубу.
В благодарность за помощь Моргентау помог Малкину в получении грин-карты. И правильно, друзья Америки должны иметь «зеленую улицу». Малкин натурализовался в США, но сохранил израильское гражданство. Он часто ездил в Израиль к жене Рони. Один из его сыновей, Омер, финансовый консультант, находился в Южной башне Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года и чудом избежал гибели, выйдя в то утро из офиса для встречи с отцом, который находился за несколько кварталов от ВТЦ.
На подаренной мне при первой встрече книге «Эйхман в моих руках» Питер Малкин написал: «Это история из прошлого, которая имеет продолжение в настоящем и будущем».
В Музее еврейского наследия в Нью-Йорке одно время хранилась бронзовая отливка перчаток, которые в ночь похищения Эйхмана были на руках Малкина. Чтобы не оставлять следов? Нет, объяснял он, из чистой брезгливости. Убийце миллионов евреев не подают руки, даже делая ему железный захват.