|
|
Родился я в Днепропетровске на Резничной улице в 1923 году. Мать – из местечка Лоева, что недалеко от города Речицы, а отец из Херсонской губернии. Как они встретились, не знаю. В семье было пятеро детей, я старший, и все самое главное в воспитании мне дала семья, отец и мать. Учился хорошо, рос не хулиганом, но за себя постоять мог. Мамина фамилия – Тамарова, звали ее Бася. Мама была мудрой женщиной, хотя и безграмотная, держала всю семью в руках. Отец окончил 4 класса хедера. Во время коллективизации на селе вступил в партию, кандидатом. Так и остался кандидатом до конца дней. Родители не были расписаны, жили в гражданском браке. Я думаю, из-за того, что надо было учить детей: в то время дети рабочих учились бесплатно. Мама работала грузчиком на хлебозаводе. Голод был, так она каждый день имела буханку хлеба. А отец работал кузнецом в артели и считался артельщиком, кустарем, поэтому, если бы они были расписаны, пришлось бы платить за учебу детей. Потом уже после войны, когда мне исполнился 41 год, они расписались. После того, как родились я с сестрой, у них 13 лет не было детей, потом родилось еще трое. Я их с удовольствием нянчил. С детства я мечтал стать моряком, и с 7-го класса начал посещать кружок юных моряков во Дворце пионеров. Мне нравилась морская форма, хождение на шлюпках под веслами и парусами, флажный семафор, азбука Морзе. Физически я был не очень – худощавый. Но я единственный на всей нашей улице окончил 10 классов. Тогда уже с 5-ю классами брали учить на шоферов, а с 7-ю – считался «академиком».
Когда я поступил в училище, мне исполнилось 17 лет. Отучились год и даже пошли на учебном корабле «Комсомолец» на Балтику на штурманскую плавательную практику в самом начале июня. А уже 17 июня командир отряда учебных кораблей получил приказ: за меридиан Таллинна не выходить. (Штаб флота уже знал, что скоро будет война. Чуть раньше комфлота даже получил «фитиля» за то, что посадили немецкий самолет-разведчик за нарушение границы. Тогда появилось известное опровержении ТАСС от 14 июня 1941 года: «… слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы…») Мы галсами дошли до Выборга. Там собралось несколько транспортов, и в сопровождении морских охотников караван кораблей пришел в Кронштадт. Войну встретили в Кронштадте, на борту. Пробыли там всего пару дней, впервые пережили налет немецкой авиации – самолетов около 200. А у нас корабль учебный, более 10000 тонн водоизмещением, человек 500 на борту, стрелять нечем. За налетом мы только наблюдали, грохот от стрельбы и разрывов бомб был ужасный, но на корабле потерь не было. А наша вторая рота почти полностью погибла во время перехода кораблей флота из Таллинна в Кронштадт в конце августа 1941 года. Они на эсминце проходили практику. Немецкая подводная лодка торпедировала крейсер «Киров», а эсминец подставил свой борт под эту торпеду, чтоб спасти крейсер.
Нас срочно посадили на катера, и в Питер, в училище. Часть училища, более старших курсантов, эвакуировали, отправили доучиваться в Астрахань и Баку, а из нас, младших, была создана отдельная курсантская бригада и 5 июля брошена на Ленинградский фронт. Обмундирование такое: верх – моряцкий, низ – солдатский, ноги – в обмотках. Мы вместе с войсками отступали до Ленинграда. 8 сентября началась блокада. В конце сентября нас повезли к маяку Осиновец, на западном берегу Ладоги. От него до села Кабоны – Дорога жизни. Пришло несколько барж, и на них погрузили примерно1000 курсантов, преподавателей Военно-морской медицинской академии и их семьи. Буксир пошел на Кабоны. Поднялся шторм, и эти старые деревянные баржи разбило в пух и прах, и никто не спасся. (Сейчас на этом месте поставлен обелиск и вокруг на плитах выбиты имена погибших). А мы сидим и ждем, когда эти баржи вернуться за нами. Три дня прождали, и нас поездом обратно в Ленинград – учиться, нести патрульную службу, охранять объекты.
Однажды пригнали баржу с мукой и поставили у моста Лейтенанта Шмидта, а училище – напротив. Я стоял на посту, охранял баржу. Рядом ящик с песком. Налет самолетов. Я – за ящик . Ни в баржу, ни в меня не попали, но я видел, как вокруг гибли люди. Несколько раз нас выстраивали и командовали: «Добровольцы на Невскую Дубровку!» Все делали шаг вперед. Командир роты идет: «Пойдешь ты, ты и ты. Остальные – шаг назад!» И в следующий раз так же, и в следующий… Тех, кто уходил, мы больше не видели. (Когда мы собрались через 25 лет после окончания училища, в 1969 году, я спросил своего товарища Витю Поршнева, контр-адмирала Северного флота: «Мы же все делали шаг вперед. Почему нас не брали?» Он ответил: «Как же ты не понимаешь, Боря? Какой командир роты отдаст хорошего курсанта?» Вот так, из-за того, что хорошо учился, не попал в «мясорубку».)
Когда Ладога замерзла, нас решили эвакуировать. В самом начале января 1942 года собрали курсантов со всех училищ, тысячи полторы, и пешком по льду 36 километров. Дует встречный норд-ост, темнота, мы голодные, физически слабые. До Кабон шли 18 часов, а оттуда еще 400 километров до Тихвина, там нас посадили в теплушки – и в Баку. В Баку нас отмыли, подлечили, откормили.
Собрали остатки трех училищ, и началась учеба. Из Баку курсантов тоже брали, но уже под Сталинград и на Северный Кавказ. А учебная практика проходила на боевых кораблях Черноморского и Северного флотов. В начале учебы было человек 800, а выпустили в апреле 1944 года всего 160 человек. Остальные – это наши потери. В 1943 году во время боевой практики я служил на кораблях Черноморского флота – на тральщике «Защитник» и гвардейском крейсере «Красный Кавказ». После окончания училища был направлен на Балтику командиром катера СКА-12. В нашем дивизионе я был самым молодым командиром, самым неопытным. Участвовал в высадке десанта на финские острова, обеспечении боевого траления, в охране подводных лодок и кораблей, даже в торпедных атаках – для массовости. Дело в том, что наш катер был точной копией торпедного, только он уже выработал свои моторессурсы. Обычно в атаку шли четыре настоящих торпедных катера и четыре таких, как наш.
Особенно запомнилась операция в конце июля 1944 года. Получил приказ: «Товарищ лейтенант, пойдете к острову Сомерс, подойдете на 5 кабельтовых (900 метров), вызовите на себя огонь финских батарей, засечете их». Это же почти на верную смерть! Но приказ надо выполнять. Я думал, что пойдет со мной командир звена, как опытный. Но он сказал: «Сходи сам». Потом уже, после операции, узнал, что старшины собрались в кубрике и сказали: «С пацаном пойдем, с пацаном и погибнем». Ну, пошли. Старшему на рейде флагману на СКР «Туча» передаю семафором: «Иду к острову Сомерс, прошу поддержать меня огнем», – чтобы они хоть отвлекли на себя часть арт-огня. На море штиль, солнце, видимость 10 миль, мы как на ладони. Скорость 32 узла. Финны нас обнаружили, начали обстрел, вокруг стали рваться снаряды. Мы поставили дымовую завесу, развернулись, и из-под завесы пошли к острову. Сам стою у штурвала. Капитан – арт-разведчик – наносит на карту огневые точки противника. От снарядов снова уходим под завесу. Так выходили раз пять. Подошел радист: «Товарищ командир, рация не работает». И тут снаряд угодил прямо в радиорубку! Мне докладывают, что с левого борта пробоина. Приказываю перенести глубинные бомбы на правый борт, чтобы создать крен и вытащить из-под воды пробоину. На горизонте появились несколько финских катеров, каждый из которых гораздо сильнее меня. Я развернулся, поставил дымовую завесу – и к своим, на остров Лавенсаари. Пришел, отшвартовался. Все удивлены – уже попрощались. А мы не потеряли тогда ни одного человека! Докладываю командиру звена: «Задание выполнено». Он говорит: «Кто у тебя не награжден, представь к награде. Тебя награждать не будем – не каждую же неделю тебе орден давать». (В то время был приказ Сталина как можно меньше евреев представлять к правительственным наградам. А я за неделю до этого участвовал в операции по высадке десанта на финские острова и был награжден орденом Красной Звезды.) Отвечаю: «Мне бы орден жизни!» Об этой операции написали в газете «Красный Балтийский флот» за 12 августа 1944 года: «Рейд к вражескому острову». Затем участвовал в высадке десанта на остров Гогланд – там был немецкий гарнизон. Так пока мы шли по шхерам со своим десантом, финны всех немцев вырезали сами. Мы пришли, а в бухте уже плавают немецкие трупы.
В начале 1945 года мой катер поставили на ремонт в Ленинграде. Мы жили в казарме на острове Голодай. Иногда в казарме устраивали танцы. Как сейчас помню день 31 марта. Заходят две девушки. Мой друг, показывая на одну из них, говорит: «Вот, Боря, тебе подруга». Я танцор заядлый, еще со школы (и сейчас люблю потанцевать). Пригласил. Танцует хорошо, на вид интересная. Потанцевали, разговорились, проводил. Оказывается, ей 21 год, зовут Женя, круглая сирота. Всю блокаду – в Ленинграде, от звонка до звонка, работает на заводе. На следующий день пригласила меня в гости. Чистенькая комнатка в коммуналке, сама аккуратная. Стали встречаться. Сделал предложение, и 13 апреля пошли в ЗАГС и расписались. (В этом году исполнится 60 лет совместной жизни.) А 14-го я уже уехал в Пярну на катер.
Я стал старпомом на морской бронированной канонерской лодке. На ней стояли две танковые 76 миллиметровые башни, два зенитных орудия. 8 мая 1945 года нам была дана команда идти к вражескому берегу, где засели 22 немецкие дивизии, зажатые со всех сторон (это Курляндская группировка) и произвести артиллерийский налет на железнодорожный узел и радиолокационную станцию. Подошли к 22 часам, отстрелялись, и около 23 часов пошли в сторону Риги. Но только отошли, получаем приказ вернуться к берегу и весь боезапас, который на борту, до 24 часов выпустить по врагу. Пришли в Ригу уже утром 9-го, а там празднуют Победу! Ну, конечно, за водкой. Но надо было заправляться. Принимаем бензин, а шланги парусиновые, протекают. К нам пришел флагманский механик Рижской военно-морской базы, инженер-капитан первого ранга. После угощения он вышел на палубу, закурил и бросил спичку. Загорелось бензиновое пятно, огонь стал распространяться. Все вмиг отрезвели! Успели сорвать с орудия брезент и накрыли пламя. Вот так день Победы для нас чуть не обернулся трагедией.
После войны, в 1945 году, стали делить немецкий флот, я участвовал в приемке этого флота. Мне было 22 года, эйфория после победы, в обстановке как следует не разбирался. Решил похвастать перед немолодым уже немецким офицером, который сдавал мне корабль: «Во, как наш Сталин дал вашему Гитлеру!» А он мне: «Что наш Гитлер, что ваш Сталин – это одно и то же». Я его тогда чуть не побил. Только потом стал понимать, что он был прав.
Война закончилась, но я остался в строю – занимался боевым тралением на Балтике. Балтика – море сравнительно мелкое, там мины ставили любые: донные, акустические, якорные, магнитные. Моряки называли Балтику «суп с клецками». Все, как на войне, даже служба шла год за два. Подрывались. Награждали за участие в боевом тралении. Меня – нет. Тогда был такой период – евреев не очень жаловали.
В 1946 году летом в Лиепае мне надо было выходить в море, в дозор, а жена на борту, беременная, уже большой срок. Я ее в роддом, а сам – в город искать квартиру. Вижу – на машину грузят вещи. Говорят, что съезжают. Посмотрел – однокомнатная, подходящая. Я – на корабль, беру с собой трех вооруженных матросов, и туда. Ребята помогли, что-то подмазали, что-то прибили, что-то притащили. В июне родилась дочка. У нас был большой чемодан, мы его застелили, приспособили, и он стал кроваткой для дочки Ларисоньки. Моряки называли ее: «Наша морячка».
Я хотел расти по службе, быть адмиралом. Жив остался, мне 25 лет, амбициозный, войну прошел хорошо, имею боевые награды, знания есть, все нормально. Подал заявление на высшие курсы офицерского состава, потому что без них роста не будет. Это 1948-й год, у меня уже двое детей. Допустили к экзаменам, повез жену с детьми в Ленинград, благо у нас там была комната. Вступительные экзамены сдал лучше всех – я так хотел учиться! Приняли с двойками, а меня с моими пятерками отчислили: пресловутая пятая графа! Тогда уже разворачивалась государственная антисемитская кампания. И это после такой войны! Из нашей семьи погиб 21 человек: папины сестры, мамины сестры, их дети – все. Старший брат отца Моисей отказался бежать из Днепропетровска, сказав, что немцы его не тронут. Так и погиб с женой и двумя девочками. У папиной младшей сестры Хаси дети могли убежать, когда их уже вели (это рассказали очевидцы), но она сказала: «Нет, мы будем все вместе»…
Мне как будто обрезали крылья, я очень переживал!.. Вернулся на флот, правда, с повышением: был помощником командира корабля – стал командиром корабля на электромагнитных тральщиках. До 1951 года – в плавсоставе, после, по состоянию здоровья, – в береговых частях. В августе 1957 года направили служить начальником морского клуба ДОСААФ в Петрозаводск. С января 1959 года работал в Беломорско-Онежском пароходстве и закончил трудовую деятельность в 1998 году в возрасте 75 лет!..
P.S. Борис Яковлевич имеет боевые награды: два ордена Отечественной войны 2 степени; два ордена Красной Звезды; медали: За боевые заслуги, За оборону Ленинграда, За победу над Германией. Награжден множеством медалей за труд и службу в вооруженных силах.
Когда образовалось Петрозаводское общество еврейской культуры «Шалом», стал его первым председателем. Много сделал для возрождения общины на первом, таком трудном, этапе. Всегда очень по-доброму отзывается обо всех, с кем ему приходилось общаться или сотрудничать. И ему люди отвечают любовью за любовь.
г. Петрозаводск