"УЖЕ НАПИСАН ВЕРТЕР" Листву сшибает ветер, от леса - лишь наброски... Уже написан Вертер. Уже дочитан Бродский. Доколе душу мучить, коль всех давно издали? Но лучшие из лучших ушли в иные дали. Все лучшие поэты уже в иных пределах... Зато избыток света средь веток поределых. |
*** Я жил в отчизне прокаженной, но прокаженность отвергал. Дни напролет, как отрешенный, я о любви стихи слагал. Теперь в отчизне задушевной живу, обманом дорожу. Но все равно, как оглашенный, лишь о любви стихи пишу. Кому пишу? Кого заденет язык чужой, настрой чужой? Ты посоветуй, что мне делать, как жить с расхристанной душой? Мне так доподлинно известно, что этот мир угрюм, суров. Ни там, ни здесь стихам нет места... А где есть место для стихов? |
* * * Лихорадит меня и знобит, холод к самому сердцу проник. Слишком много скопилось обид, да кому мне поведать про них? Все, пред кем я бывал виноват, не хулите сегодня меня. Никому я не друг и не брат, никому я давно не родня. Холод к самому сердцу проник, только он может сладить со мной. Я давно к этой доле привык, я не сильно пекусь об иной. Лихорадит меня и знобит. Никого я ни в чем не виню. Мне годами никто не звонит, да и я никому не звоню. |
ПРОЩАНИЕ С ОСЕНЬЮ Bye, ньюйоркская осень, уж тебя не сыскать за дождями, ты беспечно сожгла все свои золотые убранства. Чтоб не множить печаль, ты спешишь поскорее убраться, избегаешь меня, покидаешь меня, захлебнувшись слезами. Все небесные трубы в честь тебя свои громы исторгли. В этот час не избыть металлический привкус сиротства. Остается - любить. Только это одно остается. Вон январь сквозь дожди к нам спешит со всех ног, захлебнувшись восторгом. |
* * * Bye, ньюйоркская осень, уж тебя не сыскать за дождями, ты беспечно сожгла все свои золотые убранства. Чтоб не множить печаль, ты спешишь поскорее убраться, избегаешь меня, покидаешь меня, захлебнувшись слезами. Все небесные трубы в честь тебя свои громы исторгли. В этот час не избыть металлический привкус сиротства. Остается - любить. Только это одно остается. Вон январь сквозь дожди к нам спешит со всех ног, захлебнувшись восторгом. |
ОБЛАКА |
ПОСТОРОННИЙ Живая влага цедится по капле. Душа живая съежилась от боли. Судьба не улыбается пока мне, швыряет гневно головой о камни. Хотел ты воли? На, упейся вволю. В Гулаге жил, теперь живу в Нью-Йорке. Сбежал из ада. Что ж душа не рада? Конечно, здесь вселенские восторги, здесь не зарежут из-за хлебной корки, в гостях положат паюсной икорки, но ты чужой, здесь слез твоих не надо. Все, в гости ни ногой, засел за книги, зубрю английский. Мир чужому дому. Когда-то все на свете забулдыги, ханыги, горемыки и расстриги сердца мне раскрывали, как родному. Теперь совсем не то. Злодейка, проблядь моя судьба, тащи вино и штопор! Скорей плесни! Зачем нектар мой пролит? Весь мир - чужбина, будь он трижды проклят! О, сколько ран душевных я заштопал!.. |
|
* * * Над стаканом окаянным весь как есть, без тыла я. Там земля за океаном стылая, постылая. Воет вьюга там с надрывом, от беды не спрячешься. Ты зачем в раю счастливом плачешь - не наплачешься? |
НОВЫЙ ЗАВЕТ
Барьеры... Галеры… Химеры...
Всяк цезарь то вор, то дурак.
Две тысячи лет новой эры -
огромный, погромный барак.
На месте, где совесть, - заплатка.
Куда ты ни кинься - беда.
И прежде бывало несладко,
но так как теперь - никогда...
Не тронь мою душу, не мучай,
уже не холоп я, не раб,
о век мой, гремучий, дремучий,
огромный, погромный этап.
***
На время забудь о недобром
и слезы не лей по привычке.
Садись, как прикажет фотограф,
жди, когда выпорхнет птичка...
Фотограф, ты щелкни красиво.
Мной женщина эта любима.
Курноса и неотразима.
Хочу ее видеть
счастливой.
Я с нею недолго общался,
но дурно я с ней обращался.
Ты грусть ее заретушируй.
Хочу ее видеть
счастливой.
Еще, мой фотограф, хочу я,
высокий твой почерк почуяв,
чтоб женщина эта, понятно,
любила меня
безоглядно...
А ты - позабудь о недобром
и слезы не лей по привычке.
Садись, как прикажет фотограф,
жди,
когда выпорхнет птичка.
|
* * * Я надену фетровую шляпу, пса поглажу: хватит, брат, скулить! Мы пойдем покорно к эскулапу лапу поврежденную лечить. Эскулап - мой давний друг хороший. Мы придем, усыпаны порошей. Нашу лапу доктор оглядит, скажет: "Что, дружочек, инвалид?" Смажет мазью доктор нашу лапу, хмыкнет: "Да, хреновые дела..." Жаль, ушла жена от эскулапа, лучше б от него хандра ушла. Так живет, без ласки, без опеки, никому не выкажет тоску. За визит не примет ни копейки, пригласит с ним выпить коньяку. "Ну, ни пуха! - говорю ему. - Брось грустить! На свете все бывает..." На прощанье пес хвостом виляет, я десницу эскулапу жму. |
* * * Уходишь. Поздний час прощанья. Я виноват, а ты права. Но слышу в тихом "до свиданья" все запоздалые слова. Прощанье. Стынет чай в стакане Одну тебя весь век любя, я вновь спешу лечить стихами и не вылечивать себя. |
* * * Две тысячи пятый. Тоже год… И по земле стучит стальная Набойка. Вот судьба шальная: Все меньше меда, больше сот. Что ж, унывать – все тот же грех, Что радоваться без причины. Мне мои бывшие мужчины Всегда казались лучше всех. Отныне, стиснув кулаки, Ведь надо ж как-то из болота, – На берег, только вот заботы Не надо вашей, дураки. Я женщина не под вино, А под венец. Не в тело – в душу. Стремится кровь моя разрушить Все, что мне было суждено – Я враг себе. Но друг тебе, Моя Судьба, моя воровка! Насколько все-таки ты ловко Согрела сердце в сентябре. |
* * * Весь перрон я измерил шагами, отправления ждал я с тоской. Вдруг набрел на мужчину с рогами в привокзальной толкучке людской. Я рогам его не удивлялся, вид привычный меня не смешил... 0н спешил. Опоздать он боялся, он за женщиной хрупкой спешил. Но другие ее окружили, целовали ее, тормошили. А мужчина стоял позади, и страшился он к ней подойти. Вот наш поезд на рельсы уселся. Эта дама нашла свой вагон. И схватился мужчина за сердце, когда поезд оставил перрон. Он толкает рогами прохожих, хриплый шепот его я ловлю: " Я люблю эту женщину, боже, я её больше жизни люблю..." |
Сайт создан в системе uCoz