Реквием по Одессе:
путаная азбука памяти Рады Полищук
Недавно в московском издательстве "ЕС" вышла книга Рады Полищук "Одесские рассказы, или Путаная азбука памяти".
В конце книги Рада Полищук пишет: "Помню все, что происходило с моими близкими и дальними родственниками. Помню. И буду помнить всегда". Предваряя книгу, она говорит: "Не знаю, откуда пришла эта память, о многих из них я ничего не знаю, кроме фотографий никогда не видела, а вот как будто появились и все рассказали о себе". И дальше: "Так родились омытые слезами мои "Одесские рассказы", где быль и небыль, отчаяние и вера переплелись столь неразделимо, что не отличить прапамять от простого воспоминания, предчувствие от вымысла, боль чужую, далекую от собственной боли".
Писатель может не знать, имеет право - не знать, откуда к нему пришло то, что сам не видел, не пережил. Но есть тому объяснение, пусть мистическое и не всеми признанное, однако в данном случае абсолютно точное.
В еврейской мистической традиции существует представление о том, что душа, прежде чем родиться, воплотиться на этом свете, она там, в высших мирах, долго выбирает себе семью, родителей, и воплощается там, где, по замыслу Творца, сможет реализовать себя. Бывают такие художники, такие одухотворенные личности, чья душа помнит свое пребывание "там".
Вспомним хотя бы Лермонтова. Но большинство из нас то состояние души забывает до самой смерти, а кое-кто и саму душу теряет. Но иногда мы как будто можем очнуться ото сна.
Вот как у Рады Полищук: "О писательстве не помышляла никогда… Все изменилось в 1982 году. Умерла моя мама. Это было не просто горе - крушение, катастрофа, без мамы я не хотела жить… Два года мучительной нежизни.
И вдруг - синяя школьная тетрадь в клеточку. И я пишу".
Ушла из жизни душа, самая близкая, самая родная. Связь между прошлым и тобой, между жизнью и давно ушедшими тенями. Тогда и проснулась прапамять. Как будто вспомнилось, что перед воплощением там, в небытии, слетелись все, покинувшие землю души, и рассказали о себе. О жизни и смерти, о мучительной радости бытия. Кто-то должен их помнить, кто-то должен о них рассказать.
"Я помню от рождения погром в местечке Юстинград, что под Уманью, сдавленные стоны моего деда Арона, избитого бандитами до полусмерти, отчаянные крики бабушки Рацы, безуспешно пытавшейся спасти свою четырнадцатилетнюю дочь от насильника, плач малолетних братьев и сестер на глазах у которых все это происходило. Помню. И боль моя неизбывна…"
"Не помню, откуда пришли ко мне эти воспоминания, вроде бы никто не рассказывал, но точно знаю - так было всегда".
Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня…
Воплощение памяти в слово - есть первая задача писателя. Слово должно быть максимально точным и правдивым, талантливым и ярким. Тогда книга состоялась.
Теперь - почему "Одесские рассказы"?
Ведь есть Бабель. Все уже написано, прочитано, поставлено, спето и пережито нами. Но Бабель писал об Одессе в расцвете ее статуса негласной столицы еврейского местечка. Об Одессе, которая дала миру самого Бабеля, Ильфа, Багрицкого, знаменитую скрипичную школу и многое еще. А Рада Полищук рассказывает о конце этого мира, об исчезнувшей Одессе, той, которой уже нет и никогда не будет.
Мы все вышли из Одессы. Неважно, жили мы там или нет. В книге - о жизни и смерти большой семьи Погориллеров, а моя мать, Раиса Погорельская, училась в Одессе, мой отец из большой семьи Моргулисов-Кобылеров родился в Одессе, наши матери умерли в одном и том же роковом году - 1982. Так что - Одесса мой город родной.
Я так же помню эти одесские дворики, эти длинные балконы, на которых и белье сушили, и по вечерам чай пили. А как ругались! Все как в книге - все правда. Но самая страшная правда в том, что нет больше этого мира.
"Боже, скольких одесских родственников мне пришлось похоронить. Почему-то это была моя миссия - самой младшей внучки, племянницы, самой молодой тетушки и просто дальней родственницы. (А кто еще расскажет о них?) Длинная вереница гробов, въезжающих в ворота старого еврейского кладбища - увы, неотъемлемая часть моих одесских впечатлений".
Но ведь не только те, кто похоронен там, на еврейском кладбище. Еще и те, кто погиб в застенках НКВД, в фашистских гетто, умерли от тоски в добровольном изгнании. Умерли, пронеся роскошь своего бурного существования или своей твердой веры через всю одесскую жизнь. То, что не в Одессе, - то не жизнь.
Уехали наши многочисленные родственники. Замолчали наши московские телефоны. Забылись наши адреса. Книга была бы безумно печальной, если бы не пронизывал ее всю, как солнце, искрометный юмор. Смех сквозь слезы - вот отличительная черта этих рассказов об Одессе.
"Отъезды участились, тронулась с места Одесса. Многие решали для себя мучительный вопрос: ехать? не ехать? Плакали безутешно, как на похоронах, прощаясь на перроне, на причале, и махали вслед отплывающему теплоходу, а с теплохода - тающей в густой пелене слез и зыбком морском тумане Одессе".
И сидит на берегу Средиземного моря безногий Янкель, "отпивает маленькими глотками прямо из бутылки водку "Столичную", ничуть не пьянеет и, напряженно вглядываясь в морскую даль, поет красивым и низким голосом рвущие душу любимые одесские песни. Громко поет, вызывающе, и, бегло осмотревшись по сторонам, примечает, как многие бывшие земляки утирают слезы, кто торопливо, стыдясь своей сентиментальности, кто долго сморкается и прячет в платок лицо и покрасневшие, припухшие глаза. Этим не стыдно, этим больно".
Тогда к чему этот призыв автора: "Давайте споем вместе, дорогие одесситы!
Есть город, который я вижу во сне.
О, если б вы знали, как дорог
У Черного моря явившийся мне
В цветущих акациях город…"?
Не надо петь. Сойдем с ума или превратимся в оборотней и станем выть на луну от тоски и печали.
Сейчас никто это не поет и некому петь. Вот о чем, собственно, "Одесские рассказы" Рады Полищук. Есть еще одна забытая песня, из знаменитой когда-то оперетты.
Когда я пою о широком просторе,
О море, зовущем в чужие края,
О счастье и горе, пою
О тебе я, Одесса моя.
Перед нами проходит счастье и горе ушедших из жизни людей. Их уже нет на земле. Нет и той культуры, центром которой они являлись, нет этого языка, нет этой страны. Осталась только путаная книга памяти, лежащая яко печать на сердце моем.