Один из нас
ПАМЯТИ ЮРИЯ ШТЕРНА (1949-2007)
16 января пришло известие, что в Иерусалиме умер Юрий Штерн - депутат кнесета, политик, общественный деятель. Один из самых активных, и, наверное, один из самых удачных политиков русскоговорящей общины Израиля. Многие наверняка знали Штерна лучше меня, были к нему ближе и напишут больше. Однако я знал Штерна четверть века, почти с первых дней его приезда в Израиль.
Осенью 1996 года на стенах престижной средней школы "Макиф Гимел" в южном израильском городе Беэр-Шева появились граффити на иврите "Русский язык - наш язык!", "Пережили Освенцим, переживем и Макиф Гимел!". Надписи выполнили старшеклассники из семей русскоязычных иммигрантов в знак протеста против запрета на русский язык в школе, традиционно считавшейся "олимовской".
Напуганная директриса не только велела немедленно стереть надписи, но и допустила антипедагогический шаг: вызвала в школу полицию. Я тогда издавал на юге Израиля газету, а при ней вел кружок "креативных общественных отношений". У нас занимались и старшеклассники из "Макиф Гимел", которые хорошо понимали, что такое пи-ар и как задействовать прессу. Инцидент привлек внимание не только всего Израиля, но и зарубежных СМИ. В город приехал Саша Ступников из НТВ и показал репортаж всему русскоязычному миру, тогда еще непривычному к публичной критике израильских порядков.
В школу приехали представители всех русскоязычных сил, парламентарии и политики. Некоторые, чтоб разобраться и помочь, а кое-кто, чтоб сорвать внимание прессы и покрасоваться на телеэкране. Директриса атаковала детей и расписывала, как им хорошо у нее в школе. Вопрос депутата кнесета Солодкиной, как могло случиться, что вызвали полицию, повис в воздухе. И тут все услышали срывающийся голос задержавшегося в дороге Юрия Штерна: "Как не стыдно! Это не только детей... в кнесете ко мне, депутату парламента, подходят, когда мы говорим по-русски, и хамски заявляют: "Эй, кончайте болтать! Когда вы уже научитесь ивриту?"... Это настоящий ...расизм!" Аудитория оробела. Тогда еще подобное хамство почиталось в широких кругах образцом сионистской доблести, а культурный империализм оправдывался теорией "плавильного котла". Выступление Штерна показало всем - педагогам, журналистам, полицейским чинам, что тут происходит что-то новое, непривычное. Позже, когда я один на один пошел беседовать с директрисой, то ли, как газетчик, то ли как представитель общины, она расплакалась: "Я тоже была польской девочкой, и нас травили за это. Мы страдали от того, о чем говорил Штерн, но тогда даже озвучить это было невозможно... лишь благодаря ему я смогла вспомнить все".
Юрий был не только политиком. Он охотно рассказывал мне о своем счастливом детстве любознательного мальчика, влюбленного в историю. Друзьями семьи и наставниками Юрия были историк-византолог Александр Петрович Каждан и другие видные ученые. Зато он очень неохотно рассказывал о судьбе отца - идишистского литератора и историка, репрессированного во время антисемитских сталинских погромов.
Эта затаенная боль, глубоко спрятанный страх многое объясняет в характере и карьере Юрия Штерна. Объясняет его тревоги, его нежелания лидировать, быть первым, что полагалось ему по способностям и опыту. Юрию с болью далось это объяснение в минуту редкой откровенности, однажды, когда жизнерадостный, слегка насмешливый тон оставил его. Травма "сына репрессированного", по признанию Юрия, была аналогична психологическому стрессу детей, выросших в семьях уцелевших в Холокосте. С этой травмой Юрий жил и учился справляться всю жизнь, и она придала ему "лица не общее выражение", интеллигентность и человечность - качества, увы, редкие в политике. Еще более редкое качество - открытость. Юрий охотно давал номер своего телефона, всегда отвечал на звонки и никогда не требовал, как большинство израильских деятелей, звонить ему только через секретарей и советников.
Юрий Штерн был горячим евреем и настоящим русским интеллигентом, глубоко преданным социальным идеям. По-еврейски такого называют а шейнер ид. Я помню его во время борьбы за советское еврейство, тесно сотрудничал с ним, когда он возглавлял Ассоциацию новых предпринимателей Израиля, приходилось сталкиваться с ним, иногда спорить, иногда соглашаться.
Юрий всегда придерживался правых взглядов, был сторонником "Великого Израиля", выступал за развитие поселений и против того, чтоб Израиль отдал территории, завоеванные в войнах. Вместе с тем он всегда был открыт и доброжелателен. Его доброту часто использовали, но ему было не жалко, и он действовал только по совести. Вспомнился случай во время горячего диспута вокруг бывшей турецкой мечети в Беэр-Шеве. В 1948 году здание было властями отдано под Негевский музей. В 1992 году музей закрылся из-за недостатка средств, а в 1996 мусульмане города и окрестностей потребовали отдать им здание. Борьба разразилась нешуточная, а в самый разгар депутат кнесета из клана, проживавшего в бедуинских поселениях вокруг города, собрал подписи в поддержку мусульманских требований. Одним из первых подписал письмо известный своими правыми взглядами Штерн. Местные партийцы опубликовали в моей газете письмо с выразительным названием "Ты обалдел, Юра?!". Я позвонил Штерну и попросил ответить. Он сказал, что не слишком разбирается в наших страстях, что верующим нужна мечеть, посоветовал написать, что "не знал о накале страстей". Вместе с тем он не снял своей подписи под письмом в поддержку верующих.
И еще. Юрий обладал недюжинным чувством юмора, что всегда определяет человеческую открытость. Его шутка, сказанная по поводу известной аферы президента Клинтона "Тов наси дофек ми наси дафук", мол "лучше президент трахающий, чем президент трахнутый" в свое время обошла все газеты. Однако, когда достоянием гласности стали сексуальные притязания израильского президента Кацава к своим сотрудницам, Штерн уже не шутил. Даже свои политические взгляды он старался подавать с юмором, без навязчивой и угрюмой серьезности, свойственной большинству его единомышленников.
Юрий Штерн защищал самых слабых и незащищенных - безработных, матерей одиночек, сотрудников частных контор по найму, обанкротившихся мелких предпринимателей, пенсионеров-репатриантов, "неканонических" евреев, лишенных в Израиле всякой возможности заключить брак. Он был одним из немногих в кнесете, кто принял близко к сердцу бесправное положение и неважные условия жизни иностранных рабочих в Израиле, и многого добился для них. Я часто слышал от активистов различных общественных движений жалобы, что от "своих" - социал-демократических партий "Авода" или "Мерец" - ничего не добьешься в социально-экономических инициативах, зато политики из партии "Наш дом - Израиль" охотно помогали. Как правило, имелся в виду именно Юрий Штерн. В отличие от многих наших деятелей, Штерн не пытался подменить социальные службы, и редко использовал свой авторитет для решения одиночных случаев. Он действовал, как и положено народному представителю, - выявлял проблемы, вносил законодательные инициативы, работал в парламентских комиссиях, создавал коалиции и добивался принятия своих законопроектов. Эффективность его работы парламентария признавали и его политические противники. Говорят, что даже свою болезнь он пытался использовать, чтобы помочь людям, предлагал ввести обязательное онкологическое диагностическое исследование.
Четыре месяца назад я позвонил ему и попросил материалы о бедственном положении людей, переживших Холокост. Многие из них в Израиле живут неважно и не получают от государства помощи. Государство Израиль, получившее десятки миллиардов долларов компенсаций за кровь жертв Холокоста, мало что делает, чтоб облегчить старость и учесть интересы этих людей. Юрий охотно откликнулся, рассказал много интересного и полезного. Юрий выразил недоумение тем, что министр финансов Авраам Гиршзон, бывший председатель парламентской комиссии по имуществу Холокоста, боролся за права людей, переживших Холокост, а теперь вот... Закон Юрия Штерна о льготах людям, пережившим Холокост, был принят в кнесете 2-го января 2007 года, когда Юрий уже находился в больнице (об этом в предыдущем номере "Ами"). И хотя Минфин пока не изыскал средств для реализации закона, а самым молодым из жертв уже за 70, уходя, Юрий выиграл еще один, последний, бой.
Я не уверен, что когда-либо разделял политические взгляды Юрия. Между нами случались конфликты. Однажды он даже грозился подать в суд, недовольный тем, как его изобразили в передаче московской телекомпании "Совершенно секретно", где я был линейным продюсером. Однако он не держал зла, а я, несмотря на все наши разногласия, всегда знал, что Юрий Штерн - один из нас, один из самых, а может быть самый достойный представитель всех русскоязычных израильтян.