|
Ю. Эдельштейн: "Проблема гиюра - часть "наследия шарона" |
Прилавки и витрины русских книжных магазинов пестрят обложками-завлекаловками женских детективов. Маринина, Устинова, Донцова... Имена, названия, тиражи множатся, растут, а темы, сюжеты, образы мельчают, тускнеют, скучнеют. В этом многоводном потоке отдельной струей выделяется блестящая проза Л. Улицкой. Ее ранние рассказы, "Казус Кукоцкого", "Медея и ее дети" читаются и перечитываются, экранизируются, выходят на театральную сцену.
И вдруг - "Даниель Штайн, переводчик". Книга необычная, странная, требующая внимательного, даже напряженного чтения. Нет, это по-прежнему превосходная беллетристика с легким стилем и яркими образами, легко перемещающимися во времени и пространстве многопланового повествования. Однако, совершенство формы и содержания резко снижаются, когда в этом романе Улицкая-писатель становится Улицкой-публицистом. Написанная в эпистолярно-документальном стиле, книга густо насыщена публицистическими сентенциями и философскими размышлениями. Автор смело ввязывается в давние споры по поводу сложных религиозных, богословских и этнических проблем христианства, его связей с иудаизмом и современным еврейством. Одни из этих тем имеют многовековую дискуссионную историю, другие яростно обсуждаются в сегодняшних мировых, а больше всего в израильских и еврейских СМИ.
Может ли христианин еврейского происхождения считаться евреем? Безупречен ли израильский "Закон о возвращении"? Не пора ли вернуться к ценностям раннего христианства, тесно связанного с иудаизмом? Какова ответственность христианской Церкви перед евреями? Эти и другие трудно решаемые вопросы автор "Штайна" рассматривает далеко не с произраильской и проеврейской позиции.
Самое большое недоумение вызывает отношение Л. Улицкой к древней теме "евреи и христианство". Сколько было в человеческой истории старателей "окончательного решения еврейского вопроса". Ничего не получалось ни у Тита Флавия и Богдана Хмельницкого, ни у Гитлера и Сталина. Поэтому время от времени появлялись более умеренные технологии. На первом месте среди них всегда было обращение евреев в христианство. В последние десятилетия этим активно занимаются различные миссионерские христианские секты, такие, например, как "евреи за Христа", "свидетели Иеговы" и другие. Их функционеры бродят по улицам Бруклина, Хайфы, Марьиной рощи, суют прохожим еврейской внешности книжицы с безграмотным цитированием "Писания", кидают их в почтовые ящики, заходят в квартиры. Православная еврейка Л. Улицкая тесно смыкается с этой деятельностью. Герои ее романа, евреи, один за другим принимают христианство, считая это большим благом для себя и для других.
Вот главное действующее лицо - Даниель Штайн. Во время немецкой оккупации он попал в гетто, бежал, работал в гитлеровском гестапо, потом в советском НКВД, партизанил, снова был на волосок от смерти. И чудом спасся, попав к монахиням католического монастыря. Там он крестился, повторив то, что вынуждены были делать его предки в средневековой Испании и дореволюционной России. Однако Л.Улицкая не дала права своему герою объяснить его поступок возможностью спастись от гибели. Как раз, наоборот. Не дождавшись конца войны, Д. Штайн ушел из монастыря и через много лет подчеркнул, что "не хотел после крещения оставаться у сестер, чтобы это не выглядело так, будто крестился из-за убежища, которое они предоставили".
Как же пришел Д. Штайн к Христу? Первое, что он взял в руки, попав в монастырь, был католический журнал. Вслед за этим ему подвернулся "Новый Завет". Он почитал его и "пришел к мысли, что должен принять крещение". Почему, зачем - понять трудно. С таким же успехом молодому парню первым могло попасться не Евангелие, а Коран или Дхарма, и он стал бы мусульманином или буддистом. Кроме того, можно ли доверять сегодняшней оценке поступка, совершенного много лет назад, когда события могли выглядеть совсем иначе.
В религиозном рвении Л. Улицкая идет дальше простого крещения своего героя - она делает его католическим священником. Причем, не простым ксендзом, а активным проповедником, сторонником пересмотра канонических церковных постулатов. Благодаря врожденной еврейской неуемности, Д. Штайн, поселившись в Израиле, ведет бурную благотворительную, просветительскую и предпринимательскую деятельность. Он с публичным скандалом добивается израильского гражданства, создает в Хайфе "еврейскую христианскую общину", строит церковь и ночлежку для нищих, водит экскурсии по святым местам и даже встречается с папой римским.
Вместе со своим героем Л. Улицкая обращается к вековой богословской проблеме христианства - возврату ему иудаистского начала и отказу от его поздних искажений. Подвергается сомнению неизвестные раннему христианству постулаты Троицы, Непорочного Зачатия, критикуется преувеличенный культ Богоматери. В то же время оставляются без обсуждения абсурдные догматы Воскресения, Вознесения и прочих верований, связанных с распространением христианства среди идолопоклонников.
Если уж рожденный евреем Д. Штайн и хотел вернуться к своим еврейским религиозным корням, то ему вместе с автором естественнее было бы взять Тору, почитать ТаНаХ, посмотреть Талмуд, наконец, просто пойти в синагогу. А не заниматься вопросами христианского богословия и, тем более, не миссионерствовать на земле еврейского государства.
И все-таки не хочется верить, что основная цель книги в пропаганде еврейской христианизации. Может быть, Л. Улицкую лишь привлек привкус некой скандальности темы и ее, якобы, оригинальности. Хотя, на самом деле, никакой новизны в ней нет. Русская литература давно пропахала эту борозду.
Взять, к примеру, стихотворение Б. Слуцкого: "Еврей священник! Видели такое? Нет, не раввин, а настоящий поп ... Еврей мораль читает на амвоне, из душ заблудших выметая сор. Падение преступности в районе себе в заслугу ставит прокурор". Этот образ предварил появление и в реальной жизни известного православного священника отца А. Меня, еврея, просветительские книжки которого были в свое время популярны в среде советской интеллигенции.
Не исключено также, что Л. Улицкой не терпелось стать в один ряд с такими известными российскими литераторами, как А. Кабаков, Д. Быков, Н. Коржавин, М. Арбатова и другими сегодняшними выкрестами. А может быть, вместе с ними Л. Улицкой не дают покоя лавры некоторых знаменитых русских евреев, подчеркивавших время от времени свои христианские приоритеты? Но они-то, как раз, христианствовали по не зависевшим от них причинам. Композитор А. Рубинштейн и другие именитые евреи царской России крестились, чтобы легализоваться в русской культуре. Каждый живущий в этом мире человек волен исповедовать любую религию, какая ему по душе, и молиться любому богу. Кроме еврея. Для него принимать христианство, буддизм или ислам не просто его собственный, личный, грех. Это еще и осквернение памяти сотен миллионов его предков, погибших на камнях Массады и полях Малороссии, сожженных в кострах испано-португальской инквизиции и крематориях гитлеровских концлагерей. Это преступление перед народом, который своим более чем трехтысячелетним существованием в значительной степени обязан своей религии, иудаизму.